…человек есть часть Вселенной и существует по общим законам Вселенной»
« … Особенно я хочу поблагодарить родителей своих, жену, детей и всех родных…»
из выступлений на вручении премии Оскара
Севастополь.
Осень 2003 года.
Введение
Идею написания этой книги (или истории) подсказала мне жена. Давно хотелось, чтобы родители мои положили на бумагу свои прожитые годы.… Но начать, видимо, надо самому.
Думается мне, что я с удовольствием и интересом прочитал бы сейчас записки своих дедов, которых и знаю-то плохо. С одной стороны, понимаешь, что мы - песчинки на этом свете, а с другой, я – это и есть мир. «Вот сейчас умру,- и разрушу весь мир» - заметил Курт Воннегут. Знания твоего рода помогает понять свое нутро (и наоборот). Как-то я даже занимался делом, связанным со шкурами крупнорогатого скота. Так меня подвигло на это дело не доходы и какой-то интерес, а знание того, что один из моих дедов-родственников этим успешно занимался в прошлом (о раскулачивании говорить сейчас не будем).
Записки предназначены, в основном, для внуков, которые, надеюсь, у нас будут, и которых я заранее люблю. По этой причине вынужден естественные для нас сокращения и аббревиатуры писать полностью, например, коммунистическая партия Советского Союза. Судя по современным украинским учебникам, какого рода историю будут преподавать детям в будущем, совершенно не известно, и многие понятия просто исчезнут. Уже сейчас фамилии Троцкий, Чапаев, Брежнев ничего не говорят моей дочери Дарье, живому, энергичному человечку, объехавшему полмира.
Не знаю, будет ли у этих записок какой-то план, но постараюсь быть откровенным и как можно более последовательным. Конечно, есть вещи, которые я не могу доверить не только бумаге (или компьютеру), но и произнести-то их мне сложно. … Сказал же кто-то из умных людей, что не надо торопиться заглядывать на дно своей души.
Известно, что написанные советы одного американского папаши своему сыну («покупать овощи с грузовиков…») выросли затем в книгу и стали бестселлером. Что-то на эту тему и мне хотелось бы сделать (в смысле «советов»).
Воспоминания всегда у каждого при себе. Человек есть не только то, что он ест, но и то, что он помнит, и весь его мир хранится в памяти его сознания и подсознания. Конечно, любому из нас хочется, чтобы годы жизни на земле прошли получше, поинтереснее. Вот и прошлое свое мы стремимся приукрасить. И вот какое дело – точное, глубокое знание фактов жизни еще не делает эту самую жизнь приятнее и счастливее, а, например, близорукие очкарики в большинстве своем, добрее остальных.
Мое зрение 0.7 .
Глава1
Мамочка моя хотела дочку. Может быть, поэтому я даже сейчас в свои 48 лет легко мою полы и посуду. Вместо девочки случился я, и долгое время был одеваем во всякие девчачьи (слово вкусное) одежды. Я сам активно участвовал в рождении и воспитании двух своих детей и, конечно, в курсе насчет важности самого первого года жизни в становлении личности ребенка (доктор Спок говорит тебе об этом сразу). Но оказывается, что ко всему прочему, человек рождается лишь со способностью к разуму. Ни одного из детей, которые воспитывались животными (а таких «маугли» насчитывается несколько сотен), не смогли потом сделать настоящими людьми. Как ни бились, ни старались родители и воспитатели. Короче, младенец может стать человеком, а может и не стать.
Итак, родили меня в 1955 году, весной на Урале, в городе Глазове. Много выпуклых людей родилось в апреле – мама, Жора Ершов, Гитлер и Ленин…
Почему писатель Короленко назвал Глазов «ненастоящим городом»? Странно, но лезут в голову папиросы «Казбек» и деревянные автобусные остановки (в том смысле, что люди ожидали общественные транспортные средства, стоя на большом грязно-сером ящике, сколоченном из досок). Себя маленького, того – на фотографии с дыркой в валенке,- не помню. Сколько не старался, первого деревянного дома на улице Чепецкой тоже не могу вспомнить. Себя успокоить можно только тем, что и великий Эйнштейн обладал плохой памятью.
Итак, Жизнь началась в доме на Набережной.
Самые главные воспоминания.
Река Чепца. Наш дом с геометрическим картофельным огородом прямо на берегу.
Катание верхом на поросенке Борьке и его убийство из винтовки в ухо.
Изготовления ям-полыней зимой на тропинках для проваливания пешеходов-сограждан.
Игра на зеленой травяной поляне в чугунную «жопу».
Бросание отцовских малокалиберных патронов с крыши в печку. Восторг.
Вывешивание моих описанных простыней во дворе. Стыд.
Высасывание банки сгущенки на крыше сарая. Первый кайф.
Теплые воспоминания.
Большая черная круглая печь-буржуйка в доме. А русскую печь в передней помню плохо. Запомнил жар от ее беленых стен. Толстые вязаные носки. Бабушка, дающая младшему братану деньги на фотоаппарат («Кодак» отдыхает с того аппарата). Как братец Костя выпил кружку керосина, не помню, но все отмечают, что до больницы отец с ним на руках добежал невероятно быстро.
Мы занимали половину бревенчатого одноэтажного дома на берегу реки Чепцы. Двор с большими дощатыми воротами и круглым пнем, сарай, полный наколотых к зиме дров, сени, чулан с вареньем, кухня, две жилых комнаты, таинственный чердак. Окна выходили на огород и давали возможность родителям полюбоваться на кусты малины и зеленеющие листья любимого отцом картофеля. Между домом и огородом вдоль всех окон проходила дорожка, покрытая деревянным настилом, которая соединяла двор и выход на улицу Набережную.
Я всегда был трусоват и робок (был ведь задуман девочкой) и переплыть родную Чепцу удалось в весьма преклонном возрасте, лет в 14-15. Даже пример отца, отличного пловца, не давал преодолеть страхи о многочисленных воронках возле моста через реку.
Большая часть детской жизни протекала возле Чепцы, а плавал неважно. Потребовалось немало лет для того, чтобы почувствовать себя приличным пловцом. Здесь что-то на уровне сперматозоида. Мама как-то упрекала отца за то, что тот не учил нас плавать (а он – педагог физкультуры, между прочим). Ну, я пробовал учить своего сына – результат плачевный. В том смысле, что он учился плавать самостоятельно.
Все первые речные подвиги случились на Шаймах (местечко на реке возле водозабора с хорошим песочным пляжем). Здесь Чепца была узкой и глубокой, с высоким правым берегом – это давало простор для мальчишеских игр и разнообразных прыжков в воду. Правда, огромные мухи-слепни («оводы») тоже любили и этот пляж, и наши юные тела.
Путешествие на дядькиной моторной лодке вверх по реке до самого Дома Отдыха резко расширило масштаб вселенной. Меня распирало от гордости за родственников тетю Галю и дядю Гену, которые жили в таком необычном месте – Доме Отдыха. Высоченные березы и сосны, огромная телевышка, необычные дома. Даже стандартные каменные пятиэтажки казались особенными. Это место было гораздо круче таинственной городской водокачки возле моста рядом с нашим домом. Когда Галя с семейством перебрались в город, я был расстроен и разочарован. Но пребывание в этих загадочных местах не могло не оставить на тете Гале свой след. Для лучшего сна она легко кормила своих мелких пацанов хлебными мякишами, замоченными в водке, и ласково называла их «пиздюшенками». В отличие от роста, ее талия постоянно увеличивалась, и к слову сказать, кухня нашего самого лучшего ресторана «ГЛАЗОВ» ей принадлежала всецело, ибо остальным там места было мало. Гена к этому процессу не принадлежал.
Впоследствии появившаяся у нас дача (сад-огород) расположена совсем близко к Дому Отдыха, но до сих пор у меня в душе сохранился кусочек лесной зеленой тайны.
Случай из жизни.
Как-то в 80-м году попал я в больницу с болячкой в боку. Все оказалось не очень страшным, и лечение было похоже на санаторный отдых (нас даже сносно кормили). Все спокойствие ломало постоянное чавканье большого лысого мужика в кровати напротив. Он все время что-то ел. Это что-то пару раз в день в больших пакетах ему приносила миловидная хрупкая женщина - жена. У нее было больное сердце, и забираться к нам на 3-й этаж было ей совсем непросто, но когда она приседала на кровать к чавкающему, по всей палате просто разливалась ее любовь к лысому мужу.
Человек привыкает ко всему. Здесь мне вдруг вспомнилась история про жизнь в концлагере наших военнопленных, рассказанная известным кинорежиссером. Так вот, каждый день после утренней поверки немецкий офицер, прохаживаясь перед строем наших солдат, выбирал тех, кто подлежал немедленному расстрелу прямо за бараком. Было просто жутко, а оттого, что все происходило очень быстро, было страшно вдвойне. Но уже через две-три недели в этом же строю люди переговаривались, шутили, и иногда раздавался смех, далекий от смеха истерического…
Итак, в перерыве между едой мы разговорись с лысым, и он рассказал историю своего распределения после окончания МИФИ. Все было очень секретно, и отправили его на какой-то уральский завод, расположенный между Пермью и Кировом. Несколько месяцев после устройства на работу он не мог сообщить родным о своем адресе проживания. Видимо компетентные органы следили за тем, не привел ли он хвоста.
После услышанного я не мог себе отказать в удовольствии голосом полковника Исаева сказать, что наверняка его отправили в Глазов, на ЧМЗ. Чавкать он стал явно меньше.
Короче, Глазов- это, прежде всего ЗАВОД. Потом уже Город, Чепца, дачи и водка «Калашников».
Фраза - «он работает на ЗАВОДЕ» - давала почти полную характеристику человеку (ведь и впрямь, как только его не проверяли). Недочеловеки «работали в городе». Еще непонятное, но очень значительное слово «ОРС» окружало и берегло тех, кто работал на ЗАВОДЕ. Еда, одежда, мебель – все доставалось через ОРС. После 10-15 лет добросовестной работы на Заводе рабочий мог исполнить свою мечту – купить через Отдел Рабочего Снабжения (ОРС) – «ЖИГУЛИ» или «Москвич». У работающих граждан « в городе» возможности мечтать в те времена не было. В трудные времена на заводе всегда можно было купить какой-нибудь еды, да и паек частенько доставался работающим. «Идешь с этим небольшим пайком с работы домой – рассказывала мама, - а прохожие так смотрят на синюю курицу, выглядывающую из моей авоськи, что чувствуешь себя последней воровкой». Но, к заводу мы еще вернемся…
Глава3
Глава
Университеты начинались в Глазовской школе №1. Старинное красного кирпича красивое здание помогало впитывать доброе и вечное. Октябрятская звездочка, линейки в школьном дворе и первая смерть. Мальчишка из нашего класса зимой упал с крыши сарая на лед и проломил себе голову. Его, лежащего в гробу в холодной комнате с куриными яйцами вокруг шеи, я и запомнил, единственного среди первых одноклассников. В этой же школе произошел случай, достойный показа в «Ералаше». Самых добросовестных учеников 1 класса направили на ответственное задание – формировать новогодние подарки для всех детей школы. В этой суперсборной первоклашек, освобожденной от всех учебных занятий, был и я. В спортивном зале школы на столах были разложены коробки с конфетами, печеньем, обязательными мандаринами…. После нескольких часов напряженной работы хрустящие пакеты с вкусным набором новогодних сладостей были готовы. К всеобщей радости юных советских октябрят у меня осталась лишняя шоколадка, и после тщательной проверки пакетов она была разделена на всех и съедена с нескрываемым удовольствием. Как вы думаете, кому достался на празднике новогодний подарок без шоколадки? Да, мне…. И только употребленная ранее малюсенькая долька шоколадного сокровища как-то успокаивала мое малолетнее удмуртское сердце. Я считаю себя везучим человеком и подарков всяких слопал немало, но та шоколадка из детства не дает право расслабляться в этой жизни. Вот.
Кроме разделения на «заводских» и «городских» каких-то других социальных расслоений среди пацанов не было. Островками капитализма и роскоши была соседская зеленая поляна и дом за высоким забором уже упоминавшегося гр.Алфимова (известного врача я не разу не видел) и особняк директора Завода. По городу всегда ходил упорный слух, что пустые бутылки из подвала этого особняка обычно вывозят грузовиками. Сейчас, после того как сын полюбил пиво, и я частенько загружаю свой небольшой грузовичок опорожненной тарой для сдачи, думаю, что эти слухи имели под собой почву. Достаточно скромный директорский домик с островерхой крышей даже у мальчишек вызывал интерес. А где сейчас живет нынешний директор Завода?
Среди соседей двор побогаче был, пожалуй, у Шамшуровых, но велосипеды-велики у нас были у всех почти одинаковые. Асфальтированные райисполкомовские дворы служили полигоном для отработки различных велосипедных трюков, да и показывали КТО IS WHO. Вместо нынешних китайских петард мы пользовались средствами гораздо более дешевыми, но не менее эффективными. В удмуртском варианте в консервную банку засыпался найденный на стройке «керабид», перемешивался с травой, затем юный глазовский шахид заливал туда 200-300 граммов собственной мочи и днищем вверх втаптывал банку в землю. Необходим был точный расчет всего процесса, для того, чтобы банка взлетела ввысь как раз в момент прохождения какого-либо пешехода по тротуару. Надо заметить, что Trotuar был в городе деревянным, а на borduare, пардон, росла трава.
Весной и осенью все жизненное пространство вокруг заливалось дождевой или талой водой, заливные луга точно оправдывали свое название, и наступало время морских сражений. В нашем распоряжении была целая флотилия самых разнообразных плавающих средств – от маленьких самодельных корабликов до деревянной соседской калитки и шеста для настоящего каботажного плавания на многочисленных озерах правого берега реки. Отцовский ген, отвечающий за мечту о море, видимо, во мне погиб не сразу. Самым крутым сухопутным подвигом этого периода узнавания жизни было перебегание босиком через площадь Свободы по только, что уложенному асфальту. Огромные волдыри на ногах появились очень быстро. Бинты с мазями были, а неотвратимого наказания не последовало.
До чеченских событий было еще далеко, и вся жизнь была наполнена рассказами о подвигах героев Великой Отечественной войны. Из картона мы вырезали медали, наклеивали на них газетные изображения наград и воевали все «в орденах». Центральные газеты были награждены многими наградами, фотографии которых печатались над названием газеты, поэтому материала для «орденских ленточек» пацанам всегда хватало. Режиссеры и женщины знают, что более всего интересны людям подлецы, способные на смелые и бескорыстные поступки. Список же моих подлостей открывает кража. Я украл у отца моего товарища медаль «За отвагу». И не как-то случайно, а именно по всем законам воровской жизни. Задумал, спланировал и осуществил. Ужас, который следовал за мной по пятам, когда я шел по длинному коридору за добычей, запомнился до сих пор. Как все осталось шито-крыто, ума не приложу.
Мой организм не был изможден детсадовским воспитанием, и руководство становлением было отдано бабушке – Анне Ивановне. Мамина мама была добрейшей души человеком, просто русской хрестоматийной бабушкой из сказки и всю жизнь прожила с нами. В сложные моменты взаимоотношений между родителями (а они бывали) бабушка всегда занимала мудрую и правильную позицию – она защищала отца. У меня прекрасные отношения с тещей Верой Васильевной, но, слава богу, именно раздельное житье является основанием для добрых чувств друг к другу. Тем более удивительно, что я ни разу не слышал от отца какие-либо упреки или претензии к своей теще (т.е. к нашей бабушке).
Деда Владимира (бабушкиного мужа) мы с братом знаем только по фотографии и по коротким маминым рассказам. Время было лихое и сложное, а в нашем городе еще и все было пронизано секретностью и режимностью. Итак, дед Владимир был строгим, мастеровым человеком, держал хозяйство и занимался пушниной – шил шапки. Сам трезвого ума, он очень не любил пьяниц, но в редкие собственные хмельные часы был необыкновенно добр и щедр. Мама рассказывала, что в такие моменты бабушка тихонько говорила своим деткам подходить к отцу и просить подарки. На эту тему, вспоминаю высказывание своего старшего двоюродного брата Сергея Ашихмина : « И чего жена злится, что я выпил чуть-чуть. Я же становлюсь добрейшей души человеком». Семья же мамина была раскулачена и сослана в Глазов. У деда то ли лошадь, то ли корова оказалась лишней, и он был объявлен кулаком, врагом народа. Так, что мы с братаном являлись кулацким отродьем. До человеческого лица социализма было еще очень далеко, и люди старались помалкивать о своей жизни, работе, истории. Только один орган имел право знать все это про каждого – всемогущий Комитет Государственной безопасности СССР. «Мне на скрипке Страдивари поиграть так же, как тебе пострелять из маузера Дзержинского…».
В Курск, к родителям отца, мы ездили несколько раз. Им принадлежал второй этаж довольно просторного деревянного дома. Рядом с домом вместо нашего глазовского огорода с картошкой, здесь был посажен сад из фруктовых деревьев. Дед Алексей был из начальников – хозяйственным руководителем и партийным функционером. В памяти осталось его поскрипывающая, прихрамывающая походка – был ранен. Кожаные пальто у отца – от деда. Во время войны 1941-1945 г. (пора указывать даты, ведь внуки могут и не знать этого) в доме жил аккуратный немецкий офицер. Из всех фашистских бесчинств, белокурый ариец проявил одно – застрелил кошку (или собаку). Ответственность за это взял в начале войны его шеф – Адольф Гитлер (в девичестве, австрийский ефрейтор Шикльгрубер). Нотки гордости (за дом или за фашизм?) сквозили у отца, когда он об этом рассказывал. Еще помнится большой пруд или озеро, куда мы ходили купаться и кататься на лодках. Папин младший брат, дядя Толя, был интеллигентным красивым и веселым человеком. У него в комнате я подвергся тлетворному влиянию Запада - в первый раз увидел эротическую фотографию обнаженной девушки – вот было потрясение. Хорошо, что хоть сейчас этому приучают детей с раннего возраста. К сожаленью, недавно дядя Толя умер - рак. Кстати, дед Алексей завещал часть дома братику моему Косте. Но, видимо, твердо вбитая в нас вера в то, что у советского человека не может быть какого-либо завещанного богатства, кроме любви Коммунистической Партии, не дает ему право что-либо сделать с этим наследством (хотя, многое мы с братаном объясняем просто фамилией).
Посещали мы и Кирово-Чепецк, где жил один из маминых братьев – дядя Вася. Город был по тем временам современным – весь состоял из многоэтажных белого кирпича домов. На городской набережной нам показали место, где Чепца впадает в Вятку. Ширина обеих рек была здесь весьма значительной (с глазовской – никакого сравнения), и перпендикулярно плавному течению воды от берега до берега шла ровная черта, которая и отделяла одну реку от другой. Эта линия создавалась разным цветом воды – Вятка была более темной и, видимо, более глубокой. Не знаю, как это было сделано – людьми или природой, но зрелище было удивительным.
Деревня Зюздино, в которой в 1932 году родилась мамочка моя, находилась тоже в краях Кировских. По полям и лесам шли довольно долго. Место, где стоял дом родной, дети (мама с братом) нашли, а вот самого дома, кажется, не было. Куда-то заходили в соседские дома, о чем-то говорили, чем-то угощали – короче, на земле предков отметились.
Раз в году советский трудящийся имел возможность поехать в Сочи или Крым на восстановление утраченных на благо Родины сил (нетрудящиеся посылались в другую сторону – лес валить). Профсоюзы тщательно следили за тем, чтобы стоимость путевки в санатории была низкой, а моральное состояние отдыхающего было высоким. Мои родители были вполне советскими и, конечно, трудящимися, поэтому и мы несколько раз отдыхали в Сочи. Привкус котлет из Гагры помню. Вкус был настолько же противный, как и мое поведение во время таких поездок. Любимым местом прятаться от родителей стали в те времена колонны московского Гума (потом, в студенчестве, они служили местом встречи с друзьями), так, что вместо поиска какой-нибудь столичной обуви или одежки, мамочка занималась поиском щекастого, сердито сопящего мальчугана – сыночка своего любимого. На Красной площади, однако, кропотливо разработанный мною прием не сработал, и мне пришлось выть благим матом, чтобы быть поднятым на поверхность выше многочисленных, порою иноземных, ног и найтись.
Вернемся, однако, к нашим баранам – т.е. в Глазов. Должен заметить, что всякие путешествия давались мне всегда непросто (это продолжается до сих пор). Это может означать, что предки мои происходили из племен оседлых, а не из этих – татарчат на лошадях (Мамай, Батый и пр.). Спать я мог только дома в тишине, и пельмени мог есть не какие-то там уральские, а только свои, домашние. Даже отец принимал участие в лепке сего лакомства (а сейчас многие пишут, что виной всех бед русских людей являются пельмени – с их немыслимым сочетанием теста, различного мяса и количества съеденного и выпитого). Вследствие моих явно нездоровых привязанностей к домашнему очагу, из гостей (а гостили мы часто) мы перлись домой в любое время суток и в любом отцовском состоянии. По дороге батя обязательно должен был размять свои спортивные кости, благо в Глазове повод для этого всегда находился. «…Храбро бился атаман Дегтяренко» - нашел я первое упоминание о своей фамилии в романе «Тарас Бульба». Алкоголь, наверняка, будил в отце память далеких сечевых предков и в местных, локальных сражениях с кацапами ему не было равных. Почему у маман вместо гордости вспыхивала истерика тоже остается тайной. Однажды, на площади Свободы(!) отец на глазах большого количества абсолютно безучастных горожан различными приемами и силой духа успокаивал большую группу подвыпивших соплеменников. Успокоил, и мы поехали на автобусе на Солдырьское ранчо. Больше всех в этой истории пострадала мама – у нее голос сел от криков: «Борис, ты не прав!» (позже, эта фраза стала дорогим политическим слоганом).
Как интеллигентный во 2-м поколении ребенок на Новый Год я традиционно посещал костюмированный бал в городском Доме пионеров. Будущий инженер-экономист по автоматизированным системам управления был одет не в какие-нибудь зайчики с мышатами, а в костюм вполне узнаваемого робота. Телевизоров у нас в семье было немного (один), но картонных телевизионных коробок на изготовление подобных новогодних костюмов ушло немало. А, если, вместо носа была вставлена лампочка, то поощрительный приз за лучший костюм был обеспечен. Случаи невручения Дедом Морозом кому-либо из приглашенных детей новогоднего подарка (современная практика) просто были исключены и, могли стать темой заседания местного партбюро.
Первая поездка в пионерский лагерь «Звездочка» проходила тяжело как для меня, так и для мамочки. Мои рыдания и просьбы взять меня домой во время ее первых же приездов, были объемны и просто неутомимы. Опасаясь того, что у ребенка может съехать крыша, меня забрали домой, а вместо вашего покорного слуги в лагерь запросто поехал мой малолетний, но крепкий духом братик Костя. «Отряд не заметил потери бойца».
В дальнейшем, я с огромным удовольствием ездил в те же самые лагеря – новые встречи, новые друзья и впечатления. Но первый шаг – первый шаг по любому мало-мальски серьезному поводу всегда давался с трудом.
Компьютер был у моего сына на столе с самого рождения и сколько тонн разных громких предложений высказывал я по поводу его многочасовых занятий виртуальными играми, одному господу известно. Пришло, однако, время и я сам увлекся одной игрой – «Вьетконг». Игра – просто супер и в ней можно прожить настоящую жизнь, которая, кстати, дана нам в ощущениях. Я лет двадцать работал программистом, и под моим чутким руководством создавались довольно большие программные комплексы, но то, что сейчас делают с компьютерами умненькие мальчишки (в основном, в Америке) просто фантастика. Создается впечатление полной (!) виртуальной свободы твоего передвижения и действий в некотором заданном мире, а нарисованные (почти живые) друзья или противники, адекватно реагируют на твои поступки. Кроме всего прочего, я рад еще и потому, что меня что-то может сильно увлечь…
В этом месте я решил вспомнить о некоторых вовсе не виртуальных играх, в которые играли все пацаны моего детства.
Чепца
Игра в «чугунную жопу» начиналась на славной зеленой полянке по соседству. Водящий при помощи броска мячом должен был выбить другого игрока, сидящего на траве. Отбивать мяч последний мог только ногами, и если мяч попадал ему в любое другое место тела, кроме ног, пацаны менялись местами. Существовала еще одна возможность уйти с роли водящего. Если кто-то отрывал задницу от земли, водящий, заметив это, мог быстро присесть сам и перейти в почетную команду отбивающих. Особенность игры заключалась в том, что отбить мяч ногой можно было гораздо сильнее, чем бросить руками. Это приводило к тому, что частенько с поляны игра постепенно перемещалась через мост на другой берег реки, на зеленые заливные луга и на следующий день начиналась с того места, где закончили прошлым вечером. Очень часто водящий просто начинал плакать и обижаться на судьбу и непослушный мяч.
Игра в «чижа» была гораздо миролюбивей. У деревянного брусочка сантиметров 10 в длину, концы затачивались ромбовидным образом. Подготовленный «чиж» устанавливался в прочерченный на земле круг. Двумя ударами деревянной лаптой,- сначала по концу «чижа», а потом по подлетевшей деревяшке, игрок старался отбить «чижа» как можно дальше от базы. Водящий должен был с того места, куда упал «чиж», забросить его рукой в круг. Но на гранях «чижа» были вырезаны римские цифры – I. II. III, IV, и если ты не попадал в круг, то противник имел возможность столько раз ударить по деревянной птичке, сколько показывала ее грань. При хорошей игре водящему приходилось тоже не сладко.
Зимой берега Чепцы были разрезаны лыжней и усеяны всякими трамплинами различной высоты. Бесстрашие, валенки и короткие, почти прямые, темного дерева лыжи принадлежали каждому местному мальчишке. А обладать лыжами с изогнутыми, поднятыми вверх концами так же хотелось, как сейчас плоский монитор к компьютеру. Зимние фортификационные сооружения – снежные крепости, лазы и ходы, отличались уральской основательностью и долго служили для баталий и сражений различного масштаба.
В честь этих и подобных подвигов вскоре на площади Свободы воздвигли, как казалось, огромный и монументальный комплекс-памятник защитникам – стела, воины, цепи. Спустя годы, глядя на это невыразительное сооружение, я думаю, что архитекторы и художники, создавшие это, видимо, никогда не выезжали за мост через реку Чепцу и не видели горы Солдырь. Вернее, не впитали нужные пропорции. Учиться надо у природы! Даже не гора, а просто холм, Солдырь при небольших размерах был и будет великим во все времена.
Наше семейство штурмовало его подъемы много раз и часто не всегда успешно. Только невозмутимое лицо отца, ведущего уральское транспортное средство вниз задним ходом (тип не указываю в целях антирекламы) после неудачной попытки овладения горой, спасало ситуацию. Кстати о горах…
Одним из стандартных мужских испытаний является обучение и получение прав на вождение автомобиля. Несколько неудачных попыток в детстве овладеть хоть в малой мере ездой на мотоцикле и автомобиле сделали меня спокойным и равнодушным к этой стороне жизни. Неожиданно, в тридцатипятилетнем возрасте, мысль о наличии в семье старенького «Москвича», подвигла зрелого юношу на Поступок, и я пошел учиться в автошколу. Взяток преподавателям мы не давали, поэтому требования к посещениям занятий, к ведению конспектов, к ответам были очень жесткими. Кроме теории на довольно прилично оснащенном автополигоне разнообразные люди, мои соученики, постигали практические азы вождения. Самой трудной для всех была остановка автомобиля на подъеме и последующее движение с места в гору. Эстакаде, на которой происходило сие действо, приходилось выслушивать много мужских ругательств и женского плача. Для получения заветной корочки попотеть пришлось и мне…
Вскоре и литовский брат Константин решил сделаться мужчиной. В свой очередной приезд на юг в Севастополь он решил попрактиковаться в автовождении. Когда я, гордый от возможности преподать ему несколько уроков водительского мастерства, приехал с ним на автополигон, то эстакады я просто не обнаружил. Вернее, она была, - подъема, как такового, там не было. Так – небольшое возвышение. Стало сразу понятным удивление и раздражение наших водителей-инструкторов по поводу человеческого неумения. А ведь эстакаду мы штурмовали с напряжением снежных барсов. «Лучше гор могут быть только горы…»
Но вернемся к берегам Чепцы. Каких-либо взаимоотношений с младшим братом Костей я не помню, видимо, разница в три года была огромной пропастью между нами. Дружен я был со своим двоюродным братом Юркой Ходыревым. Мы были одногодками и счастливо проводили время на реке, на крыше нашего сарая, в большом дворе на Сибирской, где в своих деревянных домах жили мамины братья и сестры. Юрину собаку – немецкую овчарку Тумана, мы долго тренировали на прохожих. Для того же, чтобы Туман не брал еду из чужих рук, засовывали в куски мяса батарейку с оголенными концами и просили кого-то из пацанов покормить собаку. Принадлежащий мне кобель, родной брат Тумана, как-то быстро исчез – то ли попал под машину, то ли убежал. После этого собак у нас в семье не водилось.
На восточной окраине площади Свободы, рядом с легендарным рестораном «Север» находился магазин, где глазовчанам всегда продавали самое необходимое – тогда в шестидесятых годах хлеб, а сейчас водку «Калашников». Самыми вкусными были сайки - пшеничного помола небольшие продолговатые булки, скрепленные между собой, как патроны в пулеметной ленте. Очередь за семикопеечными сайками надо было занимать утром рано, иначе не достанутся. Пахнущая хлебом и бензином машина, точно такая же, как у бандитов в фильме «Место встречи изменить нельзя» привозила деревянные лотки с пшеничным и ржаным товаром тогда, когда на улице было еще темно, а очередь во дворе магазина уже жила в ожидании открытия деревянных ставень небольшого специального окна. Через это окно и продавались хлебобулочные изделия не более … в одни руки. И первая крупная потеря случилась у меня именно возле этого магазина. Потерял я ТРИ рубля. Деньги были огромными, и я долго горевал по этому поводу, не решаясь идти домой без хлеба и без денег. «С деньгами каждый дурак может купить»- частенько говаривал отец. Тот потерянный трояк крепко запал в память.
Большой процент жителей Глазова принадлежал клану Ашихминых по линии маминой. Отец был пришлым, «примаком» с более южных краев России. Курского хохла маман привезла из Ленинграда, где оба учились в институтах. Возглавлял многочисленное семейство Юркин папа – дядя Ваня Ходырев. Красивый и мощный, он, к тому же, руководил управлением сельского хозяйства района и был «старшим по должности». Уж не знаю, как он проводил свои совещания и банкеты, но после наших загородных встреч родственников, он вел машину домой тем медленнее, чем больше выпил ( иногда мы едва двигались). ГАИ, конечно, не трогала Ивана Максимовича. Его служебные автомашины «Газики» казались нам верхом совершенства, а вкусный запах разогретой на мягком солнце машины с привкусом бензина и кожи сидений, запомнился навсегда. Этот запах какой-нибудь «Победы» или «Волги», сейчас в 21 веке встречающийся все реже, мгновенно переносит меня на какую-нибудь зеленую полянку возле реки Чепцы, на которой весело отдыхают мои молодые родители с друзьями и родственниками. На травке расстелена чистая скатерть, на которой много всякой вкусной домашней снеди и ,конечно, домашние же напитки. Однажды, на очередном пикнике в районе Дома Отдыха, тлеющая соломинка, помогавшая мне в лесу чувствовать себя индейским вождем Большое Бревно, упала на траву. Сила внезапно вспыхнувшего пожара была такой большой, что только быстрое применение всех подручных средств всеми взрослыми участниками пикника помогло справиться с огнем. Первым, к сожалению, среди таких подручных средств, в руках отца оказалось полное ведро уже готовой ухи. Неотвратимого наказания не помню.
Кстати, самогонка, которую не гнал, а творил каждый уважающий себя русский человек, в Глазове называлась обычно по фамилии автора. По понятной причине именно у заводчан и их знакомых аппараты для производства напитка отличались добротностью, нержавеющим металлом и свежестью технической мысли. Качество продукта «южаковки» у дяди Левы Южакова, например, было отменным всегда и даже тогда, когда и мне по возрасту представилась возможность это оценить.
Новый район
Завод ДАЛ новую квартиру! То ли настало время обустроить Набережную реки, то ли мамина очередь подошла. Кровать железная с блестящими шарами на спинках, стол круглый деревянный, кресло-кровать, настоящий сундук с наследством, – вся нехитрая мебель разместилась в двух комнатах кирпичной пятиэтажки на улице Пряженникова. Прямо к нашему дому примыкало высотное строящееся жилое здание высотой в целых 9 этажей. В Глазове высотки стали строить первыми в республике. В подвалах недостроенных домов мы играли в настоящие войны – с ушибами и травмами, с запиранием пленных в темных и холодных сараях. За расположенной неподалеку железной дорогой открывались просторы удмуртских полей и лесов. Особенно хорошо там было зимой – лыжня между деревьями вдоль железнодорожного полотна казалась бесконечной (сейчас называется – тропа пенсионеров), а разнообразные по рельефу горки и холмы позволяли кататься с них на лыжах и санках людям всякого мастерства. Крупные драки и разборки между городскими и пригородными пацанами тоже происходили в этих славных местах.
Определили меня в ближайшую школу 12. Она была построена сравнительно недавно – широкие коридоры, большой актовый зал, светлый оснащенный спортзал, хоккейная коробка во дворе. Средства срыва уроков здесь применялись учениками тоже самые современные – под партой поджигалась газета. Просто и эффективно. Здешние пацаны отличались неистощимой выдумкой. Как-то после очередного медосмотра, большую группу мальчишек нашего класса с первого урока послали в больницу лечить зубы. Когда мы вернулись в школу, охая, ахая и держась за щеки, учителя, конечно, проявили к нам сочувствие в виде неспрашивания и незадавания. На следующее утро разгневанный завуч собрал наши портфели, запер у себя в кабинете, и пообещал отдать наши сокровища с отметками только после того, как мы действительно пройдем через пытку у зубного врача. Пришлось. Но целый день геройства и всеобщего сочувствия был наш!
Беззаботное детство подходило к концу, пожары под партой меня закалили и родители решили, что пора отдать меня в «приличную» школу с преподаванием ряда предметов на английском языке. Существовала только одна проблема – какой-то язык у меня был, а вот английского – не было. Мамочка и все ее подруги работали «англичанками», вот и приходилось своих не очень талантливых детей заставлять изучать культуру далекого островного государства. «Лицом к лицу лица не увидать» - сказал один поэт (кстати, Есенин), да и древняя удмуртская традиция родительские истины воспринимать только через зад и настоящей кожи ремень, - все это привело к тому, что к английской школе меня готовила мамина подруга тетя Лия. Подготовка была блестящей, и на непростой вопрос будущего классного руководителя Леонида Васильевича: - «What is your name?», я внятно (!) и очень нетривиально ответил: «I am Sergei». Глазовская школа №14 это вам не ВГИК какой-нибудь, или МИМО, но меня приняли.
Глава
Мало людей на земле знает, как собрать группу талантливых людей в одно время и в одном месте. Вот и киевское «Динамо» перестало мощно играть, московский «Спартак» вообще рухнул. Удивительно поэтому, но по количеству способных задниц на одну парту наш класс, вероятно был уникальным в городе. Вот вчера (ноябрь 2003 г.) позвонила из Москвы Светка Данилова, сейчас Кубанская. Последний раз мы с ней виделись в конце прошлого века. «Во мне 50 килограмм и челка» - говорит она по телефону, а я вспоминаю, что в ее челку были влюблены все мальчишки нашего класса. Слава богу, я тоже испытал это светлое юношеское чувство, и мое первое позднее возвращение домой было связано со Светкой (полночи мы с ней разговаривали в подъезде ее дома). А тому, как относился к этому стройному, хрупкому черноволосому созданию мой рыжий одноклассник Леха Казаков, можно только завидовать.
Директором школы был в нашу пору Бердников Аркадий Никифорович. Фронтовик, он прихрамывал на одну ногу и ходил с палкой. От его мощной, почти квадратной, фигуры веяло силой и значительностью. Несомненно, это была, как сейчас принято говорить «харизматическая» личность. Не знаю, каким он был в обычной жизни, какие «педагогические» процессы проходили в учительской и его кабинете, но у учеников он был в большом авторитете. Такие люди – редкость, они – «соль земли».
Подружились с Жорой Ершовым. Мы были «крепкими середняками» из не очень богатых учительских семей, и, может быть, это нас и объединяло. На многочисленных школьных олимпиадах мы нечасто попадали на призовые места (хотя и это бывало), но зато достаточно много занимались и спортом и музыкой.
Адрес.
…
Первая любовь. Поцелуи на картошке.
…
Прибалтика – это совсем другой мир, не Россия. Недаром этим бывшим союзным республикам разрешено было первыми покинуть дружную семью народов в СССР.
Делегация нашей школы была приглашена в Ригу на патриотический слет комсомольских дружин. По каким-то важным причинам в состав почетной тройки вместе с колоритным завучем и старшеклассницей-отличницей вошел и я. Кроме выражения удивления и благодарностей, я должен был, говоря современными понятиями, провести при помощи старенького отцовского ФЭДа фотосессию этого эпохального события.
Встретили нас радушно (а сейчас русских просто выгоняют) и поселили прямо в самом центре Риги в офисе пригласившего клуба. Среди вымпелов и знамен мы и спали на матрацах на полу. Кроме общего восторга самых ярких впечатлений – три.
- Кафе напротив.
Высокие круглые хромированные черной кожи стулья стояли вдоль фигурной барной стойки-столешницы, над которой ослепительно вкусно сияло царство малюсеньких пирожных, пирожков и бутербродиков. Когда ты, знающий вкус глазовских коржиков, колец и кексов, не очень уверенно забирался на вершину стула, то самое время было запеть : « … здесь вам не равнина, здесь климат иной!», тем более, что порционный трояк в кармане согревал самые смелые надежды.
Ровно в полдень каждого дня в это кафе заходил прилично одетый господин средних лет, небрежно, но очень элегантно бросал на стойку червонец (десять рублей!), и затем как-то очень красиво выпивал налитые сто пятьдесят граммов коньяка (или, коньяку). Мы отчетливо понимали, что этот процесс никак нельзя было назвать пьянством.
2.Красная десятка советских денег, спрятанная в книге, на окончание поездки и предназначенная для покупки сладостей бесследно пропала.
3.После проявки (а проявка происходила либо в ванной, либо на кухне при свете красного фонаря) основная фотопленка, которая должна была служить своеобразным творческим отчетом о поездке по местам прибалтийской боевой славы, оказалась абсолютно чистой. Мамин шок (в нашей школе она преподавала технический перевод) был даже покруче моего. Много позже я узнал, что это происходит при перепутывании закрепителя с проявителем.
Как вы догадываетесь, на очередной слет поехал другой фотокорреспондент. Видимо, в порядке ротации.
Поездка в Ригу и Ленинград.
…
Глава
Детская спортивная школа с секцией гимнастики, в которую я ходил, находилась на площади Свободы (сейчас там православный храм). Был я рыхловат, не тверд характером, «сыроват», как говорил тренер. Не хотелось бы себе льстить, но до первого взрослого разряда, мне, кажется, удалось добраться. Конечно, рядом со мной тренировались упорные и талантливые спортсмены, например, Володя Наговицын. Мастерский норматив он выполнил одним из первых в школе. Юра Ходырев, брательник, тоже в одной группе со мной осваивал гимнастическую науку владения телом, но как-то быстро бросил это дело. Самым гибким мальчишкой был Серега Третьяков, ныне Глазовский хирург и мой друг (некоторое время назад, за рюмкой чая, он поведал, что все эти немыслимые трюки с руками давались ему очень нелегко). Время, проведенное в спортзале, вспоминается с большой теплотой, и оно дало зарядку на всю жизнь. На юношеских соревнованиях мы выступали в белых трусах, в белых майках, в белых носочках и белых чешках. На взрослые чемпионаты (имеется в виду не возраст, а разряд) стали давать форму – майки плотные, шерстяные, чуть с ворсом и едва молочного цвета, и гимнастические брюки такого же качества и фактуры. Мечта! Вот, наконец, выдали такую форму и мне. Брюки (мы их называли как-то иначе – не могу вспомнить) надо было подогнать по фигуре и пришить снизу штрипки, а сверху пояса cоорудить резиновые подтяжки. Как вы думаете, что пришила мне маман? Да, широкие женские резинки с небольшими рюшами по краям (видимо для чулок или трусов). На соревнованиях на моей недетской мужественной широкой груди (и спине) волнистые резинки смотрелись так эффектно, что смеялись не только судьи, но и весь присутствующий спортивный бомонд.
Летом частенько тренировки проходили на правом берегу реки, напротив набережной. Прямо на землю, раздвинув лежащих и загорающих горожан, мы ставили перекладину, делали акробатическую дорожку, тренировались, а после занятий тут же купались. Рядом с мальчишками все время занимались девчонки-гимнастки, поэтому часы тренировок проходили всегда трудновато, но интересно и весело. Странно, но каких-то больших и заметных романов между нами не происходило и это несмотря на то, что все были стройны, красивы и симпатичны. Ничего, кроме легких, эпизодических симпатий и у себя не могу найти. Дружеские и любовные романы крепли и развивались, конечно, на природе, в спортивном палаточном лагере, который располагался за городом в лесу. Юные спортсмены Глазова проводили летом там свои сборы и отдыхали – борцы, волейболисты, гимнасты …. Тренировки, занятия и различные мероприятия происходили на свежем воздухе. Самые достойные из спортсменов назначались бочковыми. Они ездили по утрам на грузовике в соседний стационарный пионерлагерь за едой, и освобождались от утренней зарядки(!). Одетые в специальные разрисованные куртки, мальчишки были племенем Неприкасаемых. Однажды и я работал «бочковым», и надо сказать, что чувства какой-то радости и превосходства овладевала парнями, несущимися в крытом кузове Газ-66 по ухабистым и крутым дорогам Удмуртии. Наверное, сама юность и счастье в тот момент заполняли собою пыльный грузовик.
Раз в неделю передвижка (допотопный автомобиль с собственной электростанцией на солярке) привозила кино. Для просмотра мировых шедевров кинематографии все усаживались рядами прямо на траву и накрывались одеялами потому, что у огромных комаров (тоже спортсменов) наступало время большого ужина (впрочем, оно у них никогда не заканчивалось).
Смена заканчивалась грандиозным костром на берегу Чепцы и отбоем в 2 часа. Однажды я привез на прощальный костер инструменты своего школьного вокально-инструментального ансамбля и, немного отрепетировав с лагерными пацанами, мы играли всю ночь. Через струны на электрогитарах от самодельных усилителей всех музыкантов прилично било током, поэтому под ноги пришлось настелить деревянные щиты. А как было классно! Представьте - ночь, огромный костер, много красивых, хорошо сложенных молодых людей и мой юный пронзительный голос разносится по всей реке и поет о несчастной любви мальчика к прекрасной девушке:
«… На свете мальчик с пальчик жил.
И девочка жила.
Тот мальчик девочку любил,
Она от него ушла.
Ушла, как уходят, просто бы, вроде,
без суеты, без слов
А мальчик горюет и ночи не спит
Вот, что значит любовь!»
Представляю, как ругался бы мой сын, выросший на «Металлике», «БИ2», Бивисе с Батхедом, услышав эту песенку….
Про горячую любовь мальчика к мальчику и девочки к девочке в наши юные времена было малоизвестно.
Глава. Мой след в искусстве. Или наоборот.
Играть на гитаре я научился в подъезде своего дома. Кто давал начальные уроки, не помню, но первую выученную пьесу - композицию группы «Animals» «Дом восходящего солнца», могу показать (сыграть – для непонятливых) в любом состоянии. В доме появилась простенькая гитара. Затем начались какие-то очень длительные и неумелые потуги по изготовлению электрогитары (корпус такой незаконченной электрогитары отец выкинул только недавно). На ее изготовление кроме всего требовались звукосниматели, а телефонных будок с трубками, в которых и находились эти нехитрые устройства, в городе на всех гитаристов не хватало. Усилители, предусилители, ревербераторы и колонки, ватты и ноты, «Yesterday» и «Soldier of fortune» - непонятные и восхитительные слова стали появляться в лексиконе молодого дарования. Мое специальное образование было явно не полным, ведь короткие промежутки времени между началом какого-либо концерта в музыкальной школе и моим сбеганием с него (с криками или без) нельзя считать основательным погружением в волшебный мир искусства. Все мамины усилия нас с братом туда макнуть (в смысле, в мир искусства) пресекались нами просто с фамильным упрямством. Но, как говориться, - воспитание в землю не зароешь, и регулярное отцовское постукивание пальцами по вечернему столу с напитками (в нем явно погиб Чеслав Бартковский, барабанщик был такой) и точное, всегда вдохновенное исполнение «Мурки» не могло не отразиться на появлении у нас музыкального ритма и слуха. Нельзя сказать, что слух был идеальным ( во мне – все только в необходимых количествах) и подъездное умение отличается от консерваторского, но уже скоро лет 40 как гитара украшает мою жизнь. И не только мою. Без ложной скромности можно сказать, что на всех слушателей (а их было много и разных) мои песенки под гитару производили должное впечатление. Кстати, куплетик из битловской Джулии, который я первый раз услышал у Сереги Ашихмина в доме на Сибирской давно-давно, напеваю до сих пор.
Анекдот.
Встречаются два немых приятеля. Поздоровались. «Ты что-то вялый сегодня»- говорит один другому. «Да, руки устали»- отвечает. «А что ж такое?». « Была вчера вечеринка, так мы всю ночь песни горланили!»
Когда в нашей школе организовался вокально-инструментальный ансамбль, я, конечно, в нем участвовал. Решение директора терпеть в стенах вверенного ему учреждения группу музыкантов-недоучек было решительно революционным. Со сцены актового зала стали звучать не только оригинальные пьесы Шекспира и стихи Байрона, басы директора и верхние октавы голоса завуча, но и чуждые отголоски западного рока. За редким исключением все «рок-музыканты» хорошо учились, а многолетнее изучение английского языка позволяло нам исполнять песни будущего сэра Пола Маккартни без удмуртского акцента и достойно представлять школу на различных концертах и фестивалях. Когда же Петровский, один из членов нашей группы, был приглашен играть в лучший городской ресторан «Глазов» (за деньги!!), то он стал казаться нам почти Небожителем. Атмосфера в группе была целомудренной, простой и творческой. Единственным транквилизатором (возбуждающее психотропное средство) служила наша солистка – черненькая, полненькая старшеклассница Галя.
Однажды нас пригласили выступать на новогодних вечерах в тот самый Дом Отдыха. Прием был просто великолепным – хорошие номера, дармовая , но традиционно очень вкусная кормежка все три дня, да и на праздниках музыканты чувствовали себя круче Деда Мороза с Бабой Ягой . Самое было время долгими зимними вечерами подумать о дальнейшем жизненном пути. Но, нет…. Будущие заработки Киркорова были неизвестны, а осветить дорогу идущим могло, по мнению всех окружающих, только высшее техническое образование. Причем, в столице.
С понятием «папарацци» в Глазове было негусто, но с появление на сцене, мое имя стало окружаться всякими слухами и историями, некоторые из которых живы до сих пор. Одни были приятны, за другие бывал бит, но, что делать - у популярности две стороны.
Вершиной моих музыкальных успехов надо, видимо, назвать победу коллектива нашего института МИУ в московском конкурсе студенческих агитбригад, где я был и режиссером и пел всякие патриотические песни.
Глава. Мы все учились…
Анекдот.
Приходят комсомольцы к Ленину и благодарят его за бессмертный лозунг: «Учиться, учиться и учиться!». «Да, что вы, молодые люди, - это я просто ручку расписывал…». В наше социалистическое время за подобную историю можно было нажить много неприятностей, но суть в том, что главным делом для подростков моего поколения оставалась учеба (такие вот у меня иллюзии).
Английский язык был в четырнадцатой школе священной коровой, поэтому особое внимание всего педагогического коллектива было направлено на правильное произношение всеми учащимися артикля «the». Уроки языка, истории Англии, технический перевод считались основными. Правда, госпожа Вятчанина, преподаватель математики, была согласна с этим лишь отчасти и громким голосом при помощи длинной, очень авторитетной линейки вдавливала в большинство из нас умение считать и складывать, а в некоторых – и выигрывать все математическое. С большой (!) охотой мы ходили на факультативные занятия по физике в местный институт, где ее преподавал отец одного из одноклассников - Кирилл Васильевич Любимов. Эти встречи, а в институт приходили способные ученики со всего города, всегда проходили энергично, полезно и весело. В конце занятий любимым развлечением факультатива был просмотр киножурналов «Хочу все знать», но хитрость заключалась в том, что пленку заряжали в старинный кинопроектор в обратном направлении. Большим количеством кинокомедий избалованы мы не были, и эта шутка веселила молодую аудиторию на все 100. А школьному учителю физики оставалось лишь приветливо получать различные похвалы за хорошую подготовку учеников. Дюха (Андрей), сын Кирилла, погиб не так давно трагически в Москве – попал под электричку.
Учился я ровно по всем предметам. Какого-либо любимого урока сейчас не припомню, одно знаю, что не умел рисовать. Некая школьная виртуальная вершина, которую по праву занимала целая группа талантливых ребят – Саня Лившиц, Леха Александров, Галка Аронина и др., была просто недосягаема. Но я последний одевал, и первый снимал зимнюю шапку при наступлении холодов, первым сшил в ателье черные брюки-клеш и подшил снизу молнию – как говориться, не можешь мозгами, так хоть одежкой выделяйся. Хотя до настоящего стиляги было очень далеко – объективные финансовые ограничения и внутренняя скованность ( или дисциплинированность) ,конечно, не давала волю безрассудным поступкам и словам.
Глава. Институт. Первая попытка
Я поехал завоевывать Москву в традиционном провинциальном прикиде – только что сшитом на выпускной вечер черном двубортном костюме и с двумя фибровыми чемоданами с книгами. Это было летом 1972 года – стояла страшная жара, горели торфяники и леса Подмосковья, а сама Москва задыхалась от дыма, поэтому пиджак был очень кстати. Дым из труб глазовского завода ЧМЗ, видимо, так повлиял на голову, что мне казалось, что только в Бауманском училище (МВТУ им. Баумана) могут серьезно образовать молодое дарование. И так казалось не мне одному, и, например, мой брательник любимый «попал конкретно» (последние глаза отдал за чертежами в этом милом заведении).
После приезда в Москву в приемную комиссию Училища подряд сдавали документы трое бледных глазовчан с украинскими фамилиями - Дегтяренко, Рынковенко, Литвиненко, родом все из Удмуртии, по национальности – русские (кстати, «русский» по удмуртски будет «зуч»). Медосмотр, заполнение кучи анкет, изучение расписания экзаменов – только к вечеру с чемоданами, расплавленными мозгами и черным двубортным пиджаком добираюсь до общаги в Измайлово. Картина, которую я – дитя провинции, увидел в выделенной мне толстой комендантшей комнате, занимает довольно много мегабайт долговременной памяти где-то в районе головы.
Итак, этот вожделенный студенческий отсек был заполнен табачным дымом до рези в глазах. Потом, через минуту адаптации, я увидел обшарпанный стол с двумя десятками пустых пивных бутылок и, наконец, разглядел троих парней, лежащих на своих кроватях с ногами, одинаково поднятыми на стены. Один из тех, которым я собирался в недалеком будущем стать, даже бренчал на старенькой гитаре... И, как говориться, «народ требовал продолжения банкета».
По сегодняшним меркам, обстановка – почти целомудренная. А тогда…
Я только к пятидесяти годам научился говорить «нет» ситуациям, людям и обстоятельствам в случаях, когда это мне кажется необходимым. Поэтому удивительно то, что застенчивый абитуриент Дегтяренко тогда пошел к коменданту общаги и попросил перевести в другую келью. И не напрасно.
Чистенько, светлые занавески, а на столе – …горячий утюг. Конечно, очень симпатичные молодые люди собирались завтра улетать на Дальний Восток в стройотряд и гладили заветную зеленую форму и приклеивали на нее роскошные атрибуты бойцов ССО – эмблемы, шевроны, знаки различия. « Успехов тебе, абитура! А мы полетели плевать в Пролив Лаперуза» - напутствовали они меня.
Зря.
Все было хорошо – через дорогу Измайловский парк, в котором можно было готовиться к экзаменам, спасаясь от жары в тени деревьев, рядом почта с междугородним телефоном и возможностью позвонить домой, зашитые в трусах родительские деньги позволяли уверенно чувствовать себя в столовке. Но я заскучал…
Заскучал, как в том пионерском лагере в первый раз. Даже пару раз натурально ревел (написать «плакал» уж совсем будет не по-мужски). Спиртными и табачными навыками по релаксации я, к сожалению, еще не владел, да и уральская решимость не позволяла набраться духу и загулять с какой-нибудь симпатичной абитуриенткой – экзамены ведь на носу…. С другой стороны, какие симпатичные абитуриентки могут быть в Бауманском Училище?
Короче, обливаясь соплями, даю телеграмму Жоре Ершову в Глазов: – «Жора, приезжай».
У Жоры были свои планы по подготовке к поступлению в институт, но он, конечно, приехал.
Как частенько говорила моя мамочка:- « У Жоры есть самое главное – стержень в характере». Великолепная аббревиатура «МВТУ» совсем не производила на стержень должного впечатления, а я, как пообещавший жениться, должен был действовать только совместным образом. Вскоре, два друга – Колбаса и Волчий хвост, сдали документы в энергетический институт и поселились в общежитие МЭИ. В отличие от режимного и секретного Училища, обстановка здесь была явно повеселей. В институте учились студенты со всего мира, и белозубые негры фарцевали просто фантастическими американскими джинсовыми тряпками, а в студенческих комнатах мощно раздавались басы невиданных ранее «Сони», «Грюндиков»… Жора точно знал, где можно себе парить мозги.
Открытость учебного заведения, конечно, влиял и на состав абитуры – юноши и девчата, может быть, не были академически образованны, но живость характеров и многоцветие всяких одежд переполняли огромные здания общаг. Для меня здесь многое было впервые – первый стакан с виски, первая живая иностранная речь - украинская, кстати, и первая двойка на экзаменах по математике.
Возвращение домой «на щите» было без цветов и оркестров.
Предстоял долгий год тренировок моего килограммового мозга.
Глава. Завод
Ходить в армию (имеется в виду - служить) среди выпускников 14 школы г. Глазова всегда считалось моветоном (как, отучившись в этой школе всего два первых класса, об этой традиции узнал мой сын?). Оболтусов, которые не прошли в высшие учебные заведения, пристраивали работать на Завод, ведь он (завод) не только кормил, поил и был крышей у родителей, но и давал БРОНЮ их хрупким чадам. Конечно, это не очень патриотично, но свой весомый вклад в укреплении обороноспособности (семь букв «о») державы, работники Завода и так вносили с лихвой. Мамины же хлопоты закончились записью в моей первой трудовой книжке – «слесарь КИПиА III разряда».
Мужики в тринадцатом цехе, куда меня определила судьба в лице заводского начальства, казались мне суперпрофессионалами своего дела, личностями рельефными и добрыми. Начальник цеха любого крупного завода – это, как правило, главная фигура на предприятии. В масштабах же небольшого Глазова и громадного ЧМЗ этот жизненный закон усиливался многократно. Другое дело, что секретность и режимность завода не позволял сделать из фамилии какого-либо начальника торговый брэнд (раскрученная торговая марка). Хвала господу, время сменилось и, я думаю, что под фамилию, например, Рождественский, можно получить сейчас довольно много кредитов в банке.
По сравнению с основными цехами Завода (льготы, выслуги, пайки) наше подразделение было не очень большим и не очень «основным», что, однако, совсем не означало второстепенность труда квалифицированных инженеров. От огромного количества различных приборов, стоящих один на другом на столах вокруг небольшого кресла, рабочее место киповца напоминало мне кабину приличного самолета. Много разных командиров каждый человек встречает на своем жизненном пути, и сейчас, вспоминая начальника цеха господина Мордвинова (пишу «господина» потому, что забыл имя и отчество), не могу не отметить его умение «быть в материале», быть ведущим специалистом при принятии важных решений. Мне кажется, что кроме необходимого административного «нахальства», он обладал всей глубиной специальных знаний. Конечно, с трудом отличая транзистор от диода, я могу в своих выводах быть чрезвычайно наивным, но в этом негромком человеке, в отутюженном синем халате, уж точно была глубина и сила. Самые матерые специалисты вокруг без стеснения и задержки (!) звали его на помощь, когда заходили в тупик. Это важно.
Сейчас уже не секрет, что завод был связан с атомной промышленностью страны, и это напомнило мне историю, рассказанную М. Веллером про испытание стомегатонной водородной бомбы на знаменитом советском ядерном полигоне – заполярном острове Новая Земля.
Дело было в далеком 1961 году (мне – шесть лет). Боеприпас закрепили на стопятидесятиметровой вышке, а вокруг построили целый город из окопов, блиндажей, зданий, боевой техники. Даже корабли (пустые) подвели к берегу. Генералы и ученые замерли у окуляров…
И вот вспыхнула на вышке неземной яркости сфера, неземной силы ураган смел все вокруг. Многокилометровая стена праха ударила кругом во все стороны, всклубился и вырос снизу в бешеном вращении черный смерч в километры диаметром – вверх поплыл белый бушующий шар. В стратосферу встал огромный жуткий гриб.
Вот это мощность! Вот это боеприпас!
Генералы закуривают и разливают шампанское: « За успех!» Винти, ребята, дырочки для орденов!
Стоит двадцатикилометровый апокалиптический гриб над Землей, и пылает в центре шапки гигантская огненная сфера. Всем, даже в глубоких бункерах, страшновато.
Расчетное время, однако, истекает. Оживление в убежищах спадает, начинает попахивать напряженностью.
Полчаса!!
Народ начинает бледнеть, а ученые тихо и лихорадочно спорят.
Час!!!
Безумной мощности взрыв продолжает бушевать над планетой.
И тут ученый люд вспоминает, что Нильс Бор предполагал возможность запуска такой термоядерной реакции, при которой в синтез начнет вовлекаться водород воздуха и водяных паров атмосферы, а кислород – отовсюду выгорать. А реакция будет продолжаться до тех пор, пока не иссякнут естественные запасы топлива (H2O) – Мировой океан, моря, речушки да озера…
И тут кому-то делается плохо, кому-то требуется врач.
Закуривай, ребята.
Конец света.
Два часа!!!!!!!
Где-то на горизонте летают американцы и в ужасе смотрят на то, что сотворили эти русские.
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
И только через два часа реакция начинает явно сворачиваться и тускнеть. Сил радоваться ни у кого уже нет, - только разбавленный спиртик и выручает..
Вот после этого и поздравили весь советский народ с необычайной военной мощью, а ядерный полигон закрыли на целых пять лет – радиация была слишком высока даже для заполярного острова..
По заданию Н.Хрущева восемь месяцев ученые считали возможность проведения водородной реакции с положительным балансом (т.е. с вовлечением водорода воды и атмосферы). Оказалось – реакция возможна!!
Что потом поведали друг другу русские и американцы во время переговоров о запрещении ядерных испытаний – мало кто знает. Но летом шестьдесят третьего года Хрущев с Кеннеди этот договор подписали.
Вот.
Вернемся, однако, к мирному атому – в небольшой удмуртский город Глазов.
После регулярной заводской получки я, сластена, заходил или в аптеку за гематогеном (11 коп), или покупал шоколадку «Аленка» (80коп.). Хохловская (хохлятская) часть ДНК в неокрепшем организме не позволяла делиться с кем-либо частью купленного за кровные, поэтому сладости съедались по дороге домой.
Братан, прости!!!
Кстати, каким образом в крошечной молекуле ДНК неограниченно долго может содержаться большой объем информации о том грандиозном, что может из молекулы вырасти? Природа – мать наша!
За неполный год работы на заводе я умудрился ничего не взорвать, ничего не сломать, добросовестно сдать экзамен на разряд, пережить два призыва в армию - и отпустили меня на вторую попытку стать студентом, легко.
А той, первой записью в трудовой книжке горжусь.
Глава. Институт. Вторая попытка
Для того, чтобы занять на соревнованиях достойное место, способных спортсменов умные и богатые руководители от спорта вывозят на место проведения состязаний очень загодя – для привыкания и акклиматизации.
На этот раз в Москве я был уже в июне.
Весь свой заводской год прилежно учился заочно в довузовской школе при Московском Университете, и в июне нас собрали в МГУ для очного промывания мозгов и знакомства с конкретными вступительными примерами и заданиями. Из Глазова мы приехали целой группой талантливых неудачников – Леха Казаков, Катя Коган…. Поселили нас в шикарном высотном Доме аспиранта и стажера (ДАС), в хороших номерах с приличной мебелью. Отличное начало изнуряющего летнего сезона было омрачено только тем, что я потерял все документы о собственном среднем образовании (образовании, кстати, выше среднего). За тот волнующий период, когда я смог обнаружить аттестат с многочисленными грамотами и настоящими справками о здоровье на дне чемодана, мамочка подняла город Глазов в ружье, вернее наиболее просвещенную ее часть, и копии свидетельств были тоже готовы. Но все обошлось.
Уфф!!!
Московский Университет производит на приехавшего из глубинки абитуриента яркое и глубокое впечатление – становиться ясно сразу, что учат здесь основательно и серьезно. Я всегда по-хорошему завидовал его студентам, ведь далеко не всякому выпадает честь пройти здесь школу молодого бойца. Некая виртуальная печать МГУ, поставленная Господом (и Ректором) на головы молодым людям, окончившим Университет хотя бы на «удовлетворительно», сохраняется очень надолго и заметна многим.
Вступительные экзамены в Университете начинались на месяц раньше других вузов, поэтому при неудаче здесь, была возможность повторить попытку поступления где-то в другом месте.
Здание физфака, где проходили наши занятия, было настоящим храмом науки – мрамор, высоченные потолки, аудитории с дубовыми столами и скамьями, идущими амфитеатром сверху вниз. Занятия у Любимова сделали свое дело – я поступал на Физфак. Одноклассник Леха Александров уже год как учился здесь, мы с ним встречались и разговаривали про профессию и учебу. Однажды, он даже вспомнил те задачи, которые достались ему на своих вступительных экзаменах.
В ДАСЕ мы жили настоящей глазовской колонией – не только учились, но и гуляли, отмечали праздники и дни рождения. Все запомнили, как с большой высоты из окна нашей комнаты выпал огромный торт, купленный по случаю Катиных именин.
Месяц факультативных занятий пролетел очень быстро, и, как это обычно бывает, предстартовое волнение начинает плавно заполнять все свободные полости твоего, еще худого тела.
И вот началось!
Огромные коридоры факультета были заполнены людьми разного сорта, причем, большую часть толпы составляли возбужденные родители абитуриентов. Мы, конечно, чувствовали здесь себя уже бывалыми – знали, как пройти в туалет, где находится аудитория Е2341\3, и где вывесят списки неудачников.
Короче, я получил «отлично» по физике на Физфаке! Таких героев было среди поступающих абитуриентов очень немного, а уж среди удмуртской нашей диаспоры моя «пятерка» явилась настоящим шоком. При выходе с экзамена моя сияющая рожа привлекла такое внимание ожидающих многочисленных братьев по разуму, что я долго не мог выбраться на свежий воздух, отвечая на бесконечные вопросы.
Приятен вкус победы.
Дальше – больше. На устном экзамене по математике мне попадается вариант задач, который вытянул Александрик в прошлом году, и решения которых он мне рассказывал. Решив все примеры за половину положенного времени, я чувствуя себя уже студентом, отдаю листочек с ответами преподавателю и почти сразу понимаю, что не дописал к одному из ответов – «+ 2?». Но, было уже поздно. Дополнительные задания помогли заработать только три балла.
В итоге, я набрал вместе с аттестатом больше двадцати баллов, что обычно приводило к зачислению в Университет. Меня спасло только то, что в тот год власти начали ремонт общежитий для иногородних первокурсников и поэтому, принимали, в основном, москвичей. У приезжих абитуриентов резко подскочил проходной балл, и я – не попал.
В холле, рядом со списками уже студентов и не очень, быстро появились столы с табличками и преподавателями различных вузов Москвы, которые приглашали нас учиться у себя, при условии положительных оценок за университетские экзамены. Я выбрал Московский Инженерно-Экономический институт.
Учеба
Группа
Комсомол
Банный переулок, тараканы, «Квартира»
На улице «Банный переулок» находилось Центральное московское БТИ и место, где проходили сделки черных маклеров с недвижимостью. Множество разных людей искали для себя сносное жилье именно в закутках Банного переулка. Студентов, которым не досталось общежитий в так горячо любимых институтах и университетах, в столице было великое множество, и к этому числу принадлежали Дюха (Андрей Любимов), Боб (Боря Рейфман) и я. Мы не были особенными друзьями по жизни, но общие проблемы отсутствия крыши над головой сплотило троих молодых студентов.
Стромынка
…
Стройотряд
…
Братан – театрал.
…
Наталья
…
Друзья
…
Москва
…
Свадьба
…
Таманская дивизия
…
Севастополь
…
Мои дети
…
Каскад
…
Биокор
…
Индекс
…
КДС
…
Важные главы.
В этой главе мне самому интересно ответить на некоторые весьма важные проблемы и суждения в жизни человека. Конечно, я считаю себя человеком неглупым и что-то знающим, но как много в жизни непознанного и неизвестного, что порою у меня дух захватывает. Мне скоро исполнится уже пятьдесят лет, но я отдаю себе отчет в том, что некоторые из последующих высказываний будут ложны, некоторые – наивны и смешны, но не привести их на страницах заметок о себе – не имею права.
1. О любви.
«Бог есть любовь».
Трудная для меня глава. Вокруг так много разговоров о любви – «любовь движет миром» и все такое, «make love not war». О счастливых случаях этого большого чувства по миру ходит огромное множество легенд, вымыслов и красивых историй. Только вот фактов маловато.
2. О здоровье.
Мысли, которые мы выбираем, подобны краскам, которыми мы пишем на холсте своей жизни.
3. Про деньги.
«Человек может достичь всего, что только способно родиться у него в мозгу».
4. Про успех
«Часто смеяться и много любить, иметь успех среди интеллектуалов и привязанность детей, ценить прекрасное, оставить мир после себя лучше, хотя бы на одного здорового ребенка, участок ухоженного сада, наиграться и насмеяться вдоволь с энтузиазмом и напеться вдосталь, знать , что хотя бы одному человеку на Земле стало легче дышать от того, что ты жил, - все это и значит преуспеть».
2. Глава о здоровье
3. Глава о смысле жизни
Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да – то какой именно? Прежде чем высказаться на эту тему, приведу слова известного философа С.Франка: -
«Чтобы искать смысл жизни – не говоря уже о том, чтобы найти его, - надо прежде всего остановиться, сосредоточиться и ни о чем не «хлопотать». Вопреки всем ходячим оценкам и человеческим мнениям, неделание здесь действительно важнее самого важного и благородного дела…»
Приводя эту цитату, я не в коем случае не хочу оправдаться в собственной лени, но, видимо, большой ученый прав. Жизнь сейчас мне подарила некоторую творческую паузу, я наслаждаюсь ею, и, собственно, благодаря этому короткому отрезку ничегонеделания, я и пишу эти строки. Килограмма моих мозгов, конечно, явно не хватит на ясное формулирование этой проблемы «смысла», но какие-то свои и не очень мысли выскажу.
Конечно, хочется верить в свою духовную «значительность» и уникальность, ведь я и есть Вселенная. С другой стороны, именно здравомыслие заставляет нас задуматься о том, что все наши мечты о любви, добре и правде, возможно, являются лишь огоньками слепой страсти, вспыхивающие в живом существе по естественным законам бытия, как стихийные влечения и томления, с помощью которых природа совершает через наше посредство повторяющееся дело сохранения животной жизни. Человеческая жажда свободы и счастья, слезы умиления перед красотой,— есть ли для этого какая-либо твердая почва в бытии человека, или это — только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым. А наша жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда даже гибели во имя великого и светлого дела (напомню, Матросова) — есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?
Эти, как обычно говорится, «проклятые» вопросы или, вернее, этот единый вопрос «о смысле жизни» волнует и мучает в глубине души каждого человека. Помнится, уже в студенческие годы мы в спорах и разговорах пытались понять: - «для чего все вокруг?» Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо личные страсти и «дела». Но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от мыслей по этому поводу него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек. Неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников — старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов — этот факт есть для всякого человека грозное и неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни. Этот вопрос — не «теоретический вопрос», не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни. Поистине, это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и воде, которая утолила бы нашу жажду.
Чехов описывает где-то человека, который, всю жизнь, живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, играл роль» в »обществе» — и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное — жизнь прошла, и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!
Вот.
Совершив небольшое и, надеюсь, неутомительное погружение в суть вопроса о смысле нашего существования на Земле, еще приведем несколько наблюдений.
1. Человек знает, как ему надо жить хорошо и правильно. И все-таки живет иначе.
Все хотят любимой работы, любимого дела — так зачем в погоне за вещами и положением чаще занимаются тем, что не любят, к чему не испытывают душевной склонности: живут так, как за бесплатно не стали бы. На кой черт? Люди мечтают о свободе, о возможности делать что хочется — и тянут ежедневную лямку, вздыхая. Почему они сами придумывают себе тюрьму?.. Посмотрите на бродяг: у них есть кусок хлеба и одежда на теле, подвал или чердак для ночлега, они вольны жить где и как хотят, а на еду всегда сегодня можно заработать. При этом и мыться можно, и на теплом море обосноваться, и книги читать, и на водку денег насобирать, и в картишки перекинуться. Так если вправду хочешь свободы — живи так; почему нет?..
Вот бизнесмен умирает от инфаркта — а денег у него куры не клюют; почему не остановиться, не жить спокойно? Он ведь все понимает...
Вот у человека слава есть, — а детей нет. Что ему преходящее внимание чужих людей, которые завтра оплюют его, а послезавтра забудут? Кто улыбнется ему из колыбельки, кому он купит игрушки, за кого порадуется, кому оставит нажитое?
И знание всего этого — не меняет его жизни.
Способность к страданию — уже достаточная для него причина, Все, что может произойти с человеком — должно произойти! это и есть его жизнь. «Излишних», «запасных» способностей в природе не закладывается, в человеке в том числе. Все, что может функционировать — призвано функционировать.
«Кого возлюбят боги — тому они даруют много счастья и много страдания», «для счастья потребно столько же счастья, сколько и горя».
Кто прожил более полную, богатую жизнь — тот, кто прожил только половину сферы чувств, счастье, или тот, кто прожил обе половины — счастье и горе?.
Вот.
4. Деньги
5. Семья
6. Карьера
7. Здоровье.
8.Природа
9.Смерть
10. Родина.
«Не дай бог, тебе жить в эпоху перемен!» - гласит одна мудрая пословица. И тут мы попали пусть не в самое пекло истории, но в ее горячее время это точно. Но, оглядываясь на десятилетия перестройки («катастройки» - по выражению известного социолога Зиновьева) не могу не сказать, что Семья наша ( мы с Натальей, мама с папой, теща, братан со своими, Олег – в своем доме-крепости) смогла ее пережить и выдержать большинство испытаний. Знаю по своему опыту, что для очень многих людей это оказалось не под силу.
Скоро будет отмечаться пятидесятилетие присоединения Крыма к России – уже давно наш полуостров не российский или татарский - а украинский.
«Украина – нация фельдфебелей».
Глава. Книги.
Кроме всего прочего, человечество делится на две половины – читающих и нечитающих людей, причем с годами мне стало понятно, что если не брать профессиональную сферу жизни, то еще не ясно, какая половина мудрее. Человек, большая умница, проведя много времени в виртуальном пространстве книги, может запросто этой самой жизни и не знать. Наши мужики в гараже про таких людей говорят: - «ботаник». Я всю жизнь что-то читаю. Благодаря мамочке в доме была приличная библиотека, а среди книг первые яркие впечатления от Тиля Уленшпигеля и Спартака. Тома Конан Дойля, книги из серии «библиотека приключений» зачитывались нами с братцем до ветхости обложек. Хорошая книга было большой редкостью, и каждая новинка доставалась с большим трудом. Если бы не участвовал сам, то сейчас и не поверил бы, что розыгрыши подписных изданий собирали целые стадионы людей. Сейчас в книжных магазинах меня часто охватывает то же чувство, что и в автосалонах – есть все, и это все красиво и по цене - малодоступно.
«Мастера и Маргариту» Булгакова читаю постоянно уже много лет. Вошла эта великая книга в нашу жизнь характерным для себя необычным образом.
Москва, студенческая общага на Стромынке, где мы с Натальей жили в соседних десятиместных комнатах, будучи студентами института управления. Нам на одну ночь (обычное дело) дают почитать две части «Мастера» - две пачки стандартных листов с ксерокопией романа. Поздним вечером, когда все приличные москвичи и гости столицы уже готовятся ко сну, мы идем с ней на Центральный телеграф позвонить домой родителям. Сидим, читаем и ждем вызова оператора в кабину для переговоров. Этот вызов всегда неожиданный даже тогда, когда ты находишься в добром и спокойном расположении духа. Время шло к полуночи, мы поговорили каждый со своими родными, и пошли гулять на Москва-реку. Вечер был очень славный, и мы решили посидеть немного на гранитной набережной реки. Я открываю свой портфель, в котором кроме романа должна быть газета «Московский комсомолец», и обнаруживаю, что газета есть, а одной части Булгакова – нет. Скорость, с которой мы неслись обратно на телеграф, стараясь успеть до закрытия метро, была точно такой же, с какой перемещались по свету герои фантастической книги. Наконец, жаркие от бега и волнения, мы залетаем в переговорный зал… Пусто. Нет и страждущего междугороднего общения народа и стулья, на которых читался роман, также одиноко стояли в углу уже убранного помещения. Сдавленным и безнадежным голосом (великая сила – книга) начинаю спрашивать о потере у немногих оставшихся сонных операторов и вдруг одна из них, сразу ставших симпатичных женщин говорит мне: «да…». Совершенно точно, что матом она не ругалась, возвращая книгу в наши дырявые руки, но какие-то нелицеприятные слова в адрес великого произведения высказала. Оказалось, что та часть, которая попала к ней от дежурной уборщицы, начиналась с глав «Крем Азазелло», «Великий бал у сатаны»… Как говорится, если не «быть в материале», то прочитанное будет казаться просто фантастической чепухой. Вот.
Из оставшихся сил мы продолжили и прогулку и чтение.
Как-то случайно начал читать «Жизнь Клима Самгина», увлекся и многотомное произведение прочел с большим удовольствием, узнавая многое в себе и про себя. Максимом Горьким перекормили в школе – «великий пролетарский писатель» и все такое, и было удивительно, что он еще и просто писатель.
Случай из жизни.
Захожу по делам к одному знакомому бизнесмену – весьма преуспевающему молодому человеку ( ресторан, птицеводческая фабрика, плавка цветных металлов…). Разговаривая по телефону, он что-то записывал карандашом в толстый ежедневник. Обратив внимание на то, что ежедневник весь плотно набит графитовыми записями, я не удержался и спросил о происхождении такой любви к карандашу. «А сколько бы я исписал ручек на все это?»- ответил он, абсолютно не ломаясь, пролистывая тетрадь…
Между тем, в руках у него был даже не карандаш, а его огрызок.
Случай из жизни.
Я был секретарем партийной организации (КПСС) нашего предприятия и по долгу службы курировал комсомольцев. Вожаком молодых ребят избрали энергичного и толкового Саню Серебрякова – к тому же, неплохого программиста. Однажды, он мне сообщает, что к ним с проверкой из Киева приезжает высокое комсомольское начальство во главе с секретарем нашего производственного объединения «Каскад». Надо отметить, что в нашем молодом коллективе (в этом месте хотелось написать - «мною») была создана дружеская, рабочая атмосфера, в которой часто звучали всякие шутки и постоянно происходили различного рода приколы.
«Коба едет»- говорит мне серьезно Саня по поводу проверки. Две недели я ходил под впечатлением этой тонкой шутки, радуясь за своих мальчишек и девушек, у которых мозги были не только профессиональными, но и веселыми. С проверкой Серебряков справился самостоятельно и доложил об этом тогда, когда уже проводил гостей. «Так, кто же прозвал таким образом вашего начальника?»- спрашиваю у Сани, тайно надеясь, что эта идея принадлежит ему. « Да нет, это – его фамилия такая» - удивленно отвечает юноша, ведать не ведавший, что «Коба» - это партийная кличка Сталина – «вождя всех времен и народов».
Оранжевая революция.
Вот уже и не думали, что на нашем веку будет еще одна революция. Очередные рутинные выборы президента 2004 года вдруг превратились в массовые манифестации большого количества народа, нацепившего на себя оранжевые тряпочки.
